таскавшие мусорные контейнеры гости из Средней Азии. А где-то рядом шумел круглосуточный, благополучный и пестрый, как восточный базар, Арбат. Воистину, Москва – город контрастов.
Что же касается книги Владимира Орлова, то она вполне заслуживает того, чтобы быть прочитанной. От описания вкусной и недорогой солянки под водку или пиво в закусочной, расположенной в вышеупомянутом переулке в доме, где жил композитор Сергей Прокофьев (разумеется, никакой закусочной там сейчас нет), у меня до сих пор желудок сводит. Возможно, это мой личный читательский косяк, что не сумел нащупать в книге должной глубины. Попробуйте сами, а потом сверим наши впечатления.
Роман имеет две аудиоверсии: в прочтении Радика Мухаметзянова (студия «Аудиокнига») и Ирины Ерисановой (студия «Логос»). При всем моем патриотизме рекомендую первый вариант, ибо книга галантно, подчеркнуто мужская, и мужской голос исполнителя соответствует ей в большей степени. Впрочем, опять же, решайте сами. На вкус и цвет. Приятного всем прочтения и маленькая рекомендация напоследок: не читайте «Камергерский переулок» натощак!
Что-то с памятью моей стало
Жауме Кабре. Я исповедуюсь / Перев. с каталан. Екатерины Гущиной, Анны Уржумцевой, Марины Абрамовой. – М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2015
В эпоху карантина и самоизоляции, когда поход с мешком мусора к ближайшему контейнеру является эпическим подвигом, а экспедиция за хлебом в магазин сопоставима с броском грудью на вражескую амбразуру или со связкой гранат – под танк, когда триста первый шаг от дома приравнен к попытке к бегству, а беседа с соседом по лестничной площадке возможна только через бронированную дверь, я предлагаю вам немного… попутешествовать.
Что мы знаем о Каталонии? Той самой, что в самом недавнем прошлом едва не стала еще одним независимым и процветающим государством объединенной Европы? Феерическая архитектура Антони Гауди-и-Корнета с ее извивами, всплесками и пузырями? Сумасшедшая виолончель Пау Казальса, с которой тот церемонился не больше, чем Чарли «Пташка» Паркер – со своей трубой? Безыскусная и незатейливая на первый взгляд, но на самом деле изысканная и утонченная проза Марсе Родореды, затрагивающая самые сокровенные и чувствительные струны читательской души? Небесный голос необъятной и благодатной Монсеррат Кабалье? А еще? К этому славному ряду осмелюсь добавить и роман Жауме Кабре «Я исповедуюсь».
Да не отпугнет никого сей бумажный кирпич своими габаритами (в аудиоформате роман длится более тридцати двух часов). Поверьте на слово: эта книга столь же великолепна по своему содержанию, сколь и велика по объему. Правда, к выводу этому пришел далеко не сразу. Поначалу, признаюсь, было трудно вчитаться. Действие скакало по временам и Европам не то чтобы галопом, но что твой ишак, ужаленный осой под хвост. Не имею полезной привычки читать предисловия и аннотации, а потому с чего бы мне вдруг было знать, что речь идет об отрывочных воспоминаниях человека, страдающего болезнью Альцгеймера и постепенно погружающегося в пучину беспамятства?
Однако не отчаивайтесь: вовсе не в бездну безумия приглашает вас автор, не в хаос и какофонию разрушенной личности, но в светлый храм разума и чувства – в собор, коим, по замыслу Создателя, Природы, Эволюции или Еще-чего-то-в-этом-роде, и должен являться каждый человек.
Первые признаки, первое предчувствие приближающейся, неуклонно наступающей гармонии вы ощутите еще до того, как отдельные эпизоды начнут обретать что-то вроде общего знаменателя. Когда бережно – слой за слоем – писатель примется снимать со своего творения покровы тайны, сотканной из тончайших нюансов психологии, истории, искусства, философии, религии и – да, куда же без нее – любви.
Лично меня роман буквально затянул в свои дебри, поглотил, точно разгулявшаяся стихия, и не отпускал до самой последней страницы. Ради него пришлось пожертвовать многими важными делами и обязанностями. Не говоря уже о драгоценных минутах, даже часах ночного сна.
В центре повествования находится уникальная скрипка итальянского мастера Лоренцо Сториони из Кремоны. Впрочем, с тем же успехом на месте музыкального инструмента могла бы оказаться утерянная античная рукопись, как в романе «Имя розы» Умберто Эко, рукопись современная, как в романе его соотечественника Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник», средневековый монастырь, как в «Воспоминании о монастыре» португальца Жозе Сарамаго, или вообще целый город, как, например, в «Черной книге» турка Орхана Памука.
Выбор культурного объекта на роль ключевого сюжетообразующего артефакта, как видите, не принципиален. Вопрос, как всегда, упирается лишь в степень таланта автора. С этим, по счастью, у Кабре все в порядке, да и к избранному предмету он подошел столь основательно, что к концу повествования мне уже казалось: еще немного, и сам смастерю недурственную Страдивари или Гварнери.
Теперь – пару слов о международной комплиментарной писательской солидарности. Очень мило и даже трогательно автор между строк своего романа попытался пропиарить своего словенского собрата по перу и, вполне вероятно, друга Драго Янчара. Сначала мне было подумалось, что появление на страницах книги некоего Драго Градника, смутно напоминавшего расстригу-иезуита из янчаровского романа «Катарина, Павлин и иезуит» («Это был словенец из Люблянской семинарии, огромного роста, с красным лицом и мощной, как у быка, шеей, на которой, казалось, вот-вот лопнет белый воротничок»), – случайность и ничего больше. Подумаешь, имена совпали. Может, для каталонцев всех словенцев зовут Драго, как мы во время Великой Отечественной всех немцев звали Фрицами, а они нас – Иванами. Но когда Градник отправил весточку другу с надежным человеком по фамилии Янчар, все встало на свои места. Правда, то, каким образом Кабре обошелся со своим героем в дальнейшем, на дружеское подтрунивание походило уже мало. Впрочем, у них, у писателей, вполне могут быть и свои давние счеты. Кто знает, не встречу ли однажды на страницах романа Драго Янчара некоего каталонца по имени Жауме?
Однако это все так, постмодернистские завитушки для услаждения внимательного и любознательного читателя. Роман не стоил бы особого упоминания, если б состоял из одних только литературных игр и шарад.
Лично меня автор более всего поразил и увлек своими культурологическими и нравственными изысканиями, проникающими, как мне показалось, в самую суть, самую сердцевину рассматриваемого предмета. Вот лишь несколько цитат: «Иногда я думаю о силе искусства и об изучении искусства, и мне становится страшно. Временами я не понимаю, почему человечество так упорно предается мордобою, хотя у него столько других дел». «Книга, которая не достойна того, чтобы ее перечитали, тем более не заслуживает того, чтобы ее вообще читали. Но пока мы книгу не прочтем, мы не знаем, достойна ли она быть прочитанной еще раз».
«Все на свете имеет ко мне отношение», – не без горечи замечает главный герой, и в этой фразе,
